Разговоры, беседы
В пустыне, где один Евгений
Мог оценить его дары,
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры;
Бежал он их беседы шумной.
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне,
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством;
Но разговор их милых жен
Гораздо меньше был умен.
Хозяева и хозяйки умели «занять одинаково всех и не забыть никого, без различия положения и возраста».
«Всем одинаковый поклон, знатному и незнатному, всем равное ласковое слово и приглашение на полную свободу».
«Пушкин правда, был очень ласков и вежлив со всеми… но эта утонченная вежливость была, быть может, признаком закоренелого аристократизма». «В обхождении Пушкина была какая-то удивительная простота, выпрямлявшая человека и с первого раза установлявшая самые благородные отношения между собеседниками». По словам Пушкина, «в лучшем обществе жеманство и напыщенность еще нестерпимее, чем простонародность и что оно-то именно и обличает незнание света».
Почти все мемуаристы подчеркивают, что вежливость – это признак человека «благорожденного», «плод воспитания нескольких поколений». При этом не следовало опускаться до фамильярности, которая унижала достоинство дворянина.
«…Где обращение хозяйки простее, там гостям просторнее и спокойнее, и что человека, привыкшего к хорошему обществу, всегда узнают по простоте его обращения…».
«Хороший хозяин должен быть движим своим гостеприимством во все стороны, как непостоянство, должен светить одинаково для всех, как солнце, должен быть рабом прихоти гостей своих, должен быть учтив, как лесть, говорить, как стоустая молва, приветлив, как любовник, терпелив, как муж».
В мемуарной литературе встречается немало примеров крайне деликатного отношения хозяев к гостям.
Хозяева должны сохранять невозмутимость, если даже они сердиты на гостя, должны терпеть присутствие нежеланного или «засидевшегося» гостя, никоим образом, не показывая своего недовольства.
«Обряд прощания» исполнялся не всегда. Из многолюдных собраний гость уходил незаметно, не ставя хозяев в известность об уходе. В обществе это называлось «уйти по-французски». Но не все хозяева приветствовали этот обычай, особенно в провинции.
Кто-то при расставании совершал по-русски «всецелование», кто-то пожимал руку «на английский манер», кто-то уходил по-французски.
В большом обществе надо заводить только такие разговоры, в которых все с удовольствием могут участвовать и показать себя с выгодной стороны. Робкого должны ободрять, печального развеселить. Всякому надобно дать случай поговорить о чем-либо приятного для него.
Общежительность и знание людей должны служить в том руководством. Надобно ко всему быть внимательным, все видеть, все слышать, не показывая ни малейшего принуждения или напряжения, ниже вида, будто угощаем из вежливости, чтоб показать, что умеем жить, а не от чистого сердца. Не приглашай в одно время, не сажай за один стол людей, которые друг друга не знают, может быть, ненавидят, друг друга не понимают или взаимно наводят себе скуку.
Всякий, долгое ли или короткое время находящийся в твоем доме, хотя бы он был твой величайший враг, должен быть охраняем тобою от всяких преследований и оскорблений со стороны других. Всякий должен иметь у тебя полную свободу, как бы в собственном своем доме; предоставь его самому себе; не ходи по пятам его, когда он желает быть один; не требуй от него, чтоб он занимал тебя за то, что ты его поишь и кормишь; наконец, не уменьшай ласковости и хлебосольства, если друг твой останется у тебя долее твоего чаяния, и с первого дня не делай ему лучшего угощения как такое, какое и впоследствии продолжать можешь.
Если хозяину нужно говорить с кем-либо из своих домашних или он занят другим делом, то должно тихо удалиться, пока он все нужное окончит.
Переписка друзей
«Вы уверяете, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? очень он мне нужен — разве у хорошеньких женщин должен быть характер? главное — это глаза, зубы, ручки и ножки — (я прибавил бы еще — сердце, — но ваша кузина очень уж затаскала это слово)».
Пушкинские письма являлись настоящими маленькими литературными произведениями. Они имели сложный характер: в них и стихи, которые потом попали в собрание сочинений, и публицистика, и обзор мировых событий, и сердечные признания, и критические статьи. С писем начиналась русская проза. Ещё в 1760-е годы так печатались литературные произведения в форме писем, например, «переписка Моды».
Письма, адресованные оному приятелю, читали в обществе и даже переписывали. Однако, если адресат не хотел делать письмо достоянием публики, то он мог это не делать. В Арзамасе шутки позволены – там свои это клуб близких по духу, хотя туда входят самые разные люди: и лицеист последнего курса Пушкин, и герой 1812 года Михаил Федорович Орлов, принимавший от Наполеона акт о капитуляции Парижа. И память о такой дружбе останется на всю жизнь. В письме 1831 года Пушкин возвращается к шутливой форме арзамасского послания, а в 1837 году, опасаясь, что цензура задержит статью о смерти Пушкина, Жуковский пишет реакционному министру просвещения Уварову, напоминая об арзамасской молодости6 «Посылаю Вам, Стурушка, официальное письмо, при нем и сие небольшое Арзамасское завывание…».
На самом деле то непросто – писать вместе и свободно, и почтительно, но не переступая границ. Письма учились писать, как литературное произведение.
Прежде подумай, хорошо ли это выражение, нет ли лучшего, точнейшего, подумай, истинна ли мысль твоя, благопристойна ли, сообразна ли с характером и состоянием того, к кому пишешь, идет ли к твоему делу? Подумай – и тогда клади на бумагу, однако же, как те, так и другие должны употреблять слова в собственном значении, избегать ненужного повторения слов, фразы и мысли должны оставлять излишние, скучные приступы и непонятные заключения.
