Александр Виноградов
РЕКА МОЕГО ДЕТСТВА
ЖЕМЧУЖНАЯ БОРОВКА
В верстах 40 от Твери по Волоколамской дороге стоит большое село Бели Архиерейские. А в годы моего детства его называли короче - Бели.
В XVII веке село принадлежало архиерейскому дому и, следовательно, было освобождено от всяких налогов грамотой государя, т.е. обелено. Отсюда и произошло название.
Бели Архиерейские были большим и богатым селом на бойкой Волоколамке, при дороге стояли две двухэтажные чайные. Проезжие располагались за чистыми столами, складывая рядом тулупы и узлы с покупками, заказывая пару чая с баранками, а еду чаще доставали свою.
Пара чая –это два фаянсовых чайника, красивых, расписных. В большом, литра на два, подавали кипяток, а маленький, с заваркой, как крышка ставился на него. Чашки и блюдечки по росписи соответствовали чайникам и на каждом столе могли быть разными.
Водка в буфете была, но ее никто не заказывал, разве что зимой, если очень продрогнут, то выпьют по рюмочке, а так – нет, не затем продавали в городе продукты, чтобы пропить в чайной. Год работали, каждая копейка вперед была рассчитана.
В Белях крестьяне научились строить теплицы и выращивать ранние огурцы, возили их в Тверь, иные добирались поездом до Москвы, а чаще развозили по ярмаркам или просто по деревням к престольным праздникам. Дело шло хорошо и прибыль получалась немалая, хозяйства богатели.
Почта и больница в белях служили добрую службу большой округе. Сколько я помню в больнице священнодействовал Кузьма Михайлович – фельдшер, специалист по всем болезням.
Бели в 1937 году были переименованы в Пушкино. Воистину, ни к селу, ни к городу.
Село стояло на большом холме, и белая колокольня виднелась на десятки километров окрест. Сразу же за холмом начиналась низина, покрытая кустами, часть ее была пригодна для покоса и выпаса скота, но в верстах пяти от Белей луг переходил в болото с осокой и ключами. Отсюда начинает свой путь река моего детства с незатейливым названием Боровка.
Журчащим ручейком выбегала она из лугов, возле леса образуя отмуток. Здесь в корягах водились сомы и налимы, но купаться сюда никто не ходил, не любили коряги. Да и ключи там били - холодно. Над омутком стояли старые сосны с красными корявыми стволами, а возле из корней лежали большие камни синего, зеленого и красного цвета. Это были межевые камни. Когда и чью землю они отмечали (межевали), уже никто не помнил. Теперь в писцовых книгах XVII века встречаешь запись, обозначавшую межу «…Двойная сосна, а на ней грань, от сосны к яме, а в ней, а в ней уголь да камни синий да камень красный, от ямы на правую березу, а на ней грань…»
Дальше, на высотке лежал еще один камень. Он на метр возвышался над землей, как-то его решили оттащить трактором в сторону. Но тут не хватило силы даже двух тракторов. Стали копать, и оказалось, что камень на два метра уходит в землю. Не камень, а целая глыба!
Когда и зачем поставили такой замечательный знак никто не знал. Мысок, образованный Боровкой и ручейком. Был примечателен не только тем, что на нем торчали камень-великан, ушедший веками в землю, при мне на высотке стояла рига. Теперь таких нигде не сохранилось. Строил ее когда-то помещик, владевший этой землей. Строил капитально, из красного обожженного кирпича, которому ни огонь, ни вода не грозили разрушением.
В нашей местности часты непогоды и приходилось порой убирать зерновые влажными. Но мокрый колос не обмолотишь, а важное зерно не сохранишь. Для сушки снопов придумали овины и риги.
В большом котловане (5Х5 м) складывали большую печь, которая топилась по-черному. Над печью строили второй этаж – сушило, куда свободно мог поступать горячий воздух от печи. В сушило загружали на специальные колосники снопу комлями вверх и вниз. Окно для загрузки закрывали плотным железным притвором. Печь топили метровыми плахами всю ночь и к утру горячий воздух, проходя с низу вверх между снопами, просушивал колосья и зерно. Перед сушилом был сооружен длинный сарай с утрамбованным полом. На него клали снопы колосьями вовнутрь. Ширина сарая позволяла положить до двух таких сдвоенных рядов.
Молотили совершенно оригинальной машиной – изобретением хитроумного русского мужика. В крепкий деревянный обод вставлялись четыре катка – бревна с вбитыми в них частыми короткими клиньями. Катки в обводной раме свободно вращались. Над катками крепилась площадка, для погонщика лошадей стояк с дышлом. В эту хитрую машину впрягалась пара лошадей, погонщик вставал на доски площадки и резво трогал вдоль сарая. Клинья или кулачки во вращающихся бревнах ударяли по колосьям и выбивали зерна. В конце сарая лошади разворачивались, (стояк и дышло свободно вращались), а каток как бы задним ходом гремел обратно. И так несколько раз. Начисто снопы домолачивали цепами. Не только ради риги начал я разговор о высоте между ручьем и излучиной Боровки.
Как-то на закате, когда тени резко обозначают рельеф, мы с отцом обратили внимание, что вокруг высотки виден едва заметный уступ, точно когда – то здесь проходила дорога. Но дорога пролегла с другой стороны, ибо подъем там был отлогий, а со стороны обнаруженного уступа крутизна для подъема с возом не годилась.
Здесь я должен сознаться, что умышленно умолчал о названии нашей деревни, а называлась она Острожня. Это значит, что когда-то в этих местах стоял укрепленный пункт – острог. Видимо, в княжеские времена. В документах XVI – XVIII веков встречается упоминание этого места – «Знак» (камень помните?) и позднее записано «деревня Острожна три двора» (XVII в.). У меня возник вопрос: а не проходила ли здесь граница между Микулинским и Тверским княжествами?
Западнее Острожни (5 км) стоит Городище (Валуево) с остатками обвалования (предполагают, г. Брынцев?). Восточнее (4 км) – сельцо Стаищино. И еще. Неподалеку от Городища стоит деревня Телятьево. Как известно, Телятьевское княжество выделено было из Микулинского. В годы моего детства в Телятьево приезжали ученые для исследования остатков обвалования где-то в лесу, рядом с деревней. Результатов я, конечно, не знаю, говорили взрослые между собой, а меня занимали ребячьи дела. Сейчас во мне утвердилось мнение, что на мысу между Боровкой и ручьем стоял острог, но когда и чей?
У археологии - науки бедной и слабосильной – руки никогда не дойдут до этих мест, так тайну камня и следов острога годы унесут в небытие, как стерли саму деревню Острожня.
Самым притягательным местом был мост через Боровку – совсем пустяшный, бревенчатый без перил, на дубовых сваях. Так получилось, что возле моста образовался омут, но вода в Боровке была столь чиста и прозрачна, что 2,5 метра ее толщи не мешали просматривать дно.
Дорога по берегу ручья возле моста проходила возле двух высоток, на правой стороне, как я уже говорил, рига, а на левой, за песчаными размывами стояли три сарая. Видимо, в древности, или хотя бы в XVI веке, здесь и было поселение. В этих местах раза два или три находили каменные грузила - только потому думаю о поселении на том месте. А место удобное – рядом река, высотка, сухо – чего еще?
При впадении Боровки в Вязьму (всего-то 200 м от моста по прямой линии) высилось странное, обвалование - небольшой пруд с входными воротами от Боровки. Дело рук человеческих – это ясно, но для чего огораживать воду, коли ее в устье сколько угодно?
Взрослые никто не знал назначения странного пруда. Однажды ловили рыбу неводом, решили провести и в этой выгородке. Поймать ничего не поймали - разве что мелкую рыбешку, но выволокли на берег вместе с водорослями и палками несколько створок больших раковин. Моллюсков в них уже не было, створки старые, большие, величиной с ладонь взрослого человека, но самое интересное, что внутри одной из створок росла жемчужина. Она имела размер по диаметру чуть меньше сантиметра и в высоту полсантиметра.
Я подобрал эту створку и долго хранил дома. Теперь, занимаясь историей края встретил упоминание о разведении речного жемчуга. Как точно все это делалось, я не докопался, но мне ясно одно, что когда-то в устье Боровки разводили моллюсков, и в их створках выращивали жемчуг. Видимо, было что-то похожее на нынешнее выращивание жемчуга японцами.
Храню два оклада с иконами, выложенных (или шитых) жемчугом. Иконы местные, жемчуг, полагаю речного происхождения. Есть мелкие, есть крупные. Один оклад сделан из бабушкиного кокошника – так она сама пожелала. Жемчужницей кончалась моя километровая Боровка.
Виноградов А. Д., Река моего детства //Русская провинция. - 1994. - №4.- С.59-60.
